Московский метрополитен -- Ходынка под землей

Пассажиры, спускавшиеся на эскалаторе, почувствовали, что правый поручень начал останавливаться, тогда как лестница, наоборот, увеличивает скорость. В нижней части эскалатора поручень слетел с направляющей и провис. Сработало блокировочное устройство, и отключился электродвигатель главного привода. Но рабочий тормоз не смог остановить эскалатор. Под тяжестью пассажиров, чей суммарный вес составлял около 12 тонн, возникло ускоренное движение лестничного полотна. В таких ситуациях вступает в действие аварийный тормоз, но в данном случае он бездействовал.

Дежурный поступил по инструкции и попытался остановить эскалатор с пульта. Тщетно. Выскочив из кабины, дежурный бросился к балюстраде, повернул рукоятку аварийного тормоза — результат тот же.

Люди, ехавшие вниз на параллельном эскалаторе, улыбались: мол, быстро едете! Но тем, кто оказался на «взбесившейся» лестнице, было не до смеха. Один из пассажиров (потом выяснили его фамилию — Марфин) бросился бежать вверх, но стоявшие люди мешали ему. Он споткнулся и упал. Облицовочные щиты ограждения, сделанные в угоду экономии из хлипкого 3-миллиметрового пластика, треснули. Обнажились металлические ролики, стойки... Руку упавшего затянуло под ступени.

Скорость эскалатора все увеличивалась. Под сводами раздавались истошные крики, перекрывающие зловещий гул моторов. Кто-то ухватился за фонари-столбики и повис на них, но большинство осталось на несущемся вниз лестничном полотне. У схода с эскалатора образовалась «куча-мала», около сотни человек не смогли удержаться на ногах и падали друг на друга, загораживая проход. Один из очевидцев и участников трагедии М. Миронов позже рассказывал: «Я влетел в эту кучу, упал и оказался в самом низу. Меня тащило в сторону звеньев «гребенки», обдирая спину. Правая нога попала под балюстраду, потом я почувствовал, как она сломалась... Перелом был открытый, я протянул руку и нащупал острый край кости».

Один из авторов этого материала служил тогда в армии. Однажды он получил письмо: «Сергей, — писал отец, работавший тогда в Институте скорой помощи им. Склифосовского, — может быть, ты слышал или читал, что недавно в Москве произошло несчастье. Я тогда был на дежурстве. Пришлось поработать...»

Разумеется, я ничего не слышал, поскольку ничего не читал. Отец навестил меня в апреле, и я, получив увольнительную, отправился с ним в город. Пограничный Брест был переполнен туристами и напоен запахами оттаявшей земли. Тогда-то отец и рассказал мне о том, что произошло на «Авиамоторной».

— Позвонили нам, на центральный пост «Скорой помощи», когда все уже закончилось — эскалатор остановили. Говорили сбивчиво, но я понял, что произошло что-то страшное. Как «дежурный по городу» я должен был организовать медицинскую помощь пострадавшим. Но сколько их? Что за травмы? Есть ли погибшие? Судя по всему, есть — и немало. Я дал соответствующие распоряжения - и побежал к лифту.

От Склифа на Колхозной площади до «Авиамоторной» мы долетели за несколько минут. Водитель гнал как сумасшедший. Когда остановились, я увидел огромную толпу. Следом стали подъезжать рафики «Скорой помощи». Никто ничего толком не знал, и мы с водителем, работая локтями и крича во все горло: «Мы врачи!» — стали пробираться ко входу в метро. Прямо на асфальте сидела пожилая женщина и плакала. Колени ее были ободраны до крови. Видно, лица у нас были такие, что растерянный милиционер у дверей пропустил нас безропотно. Люди с перекошенными от страха лицами спешили выбраться наружу. Мы кинулись вниз. На платформе было черно от людей. После того, как эскалатор сломался и начался весь этот кошмар, какое-то время поезда еще продолжали прибывать на станцию и высаживать ничего не понимающих пассажиров. Но нашлись люди, не утратившие рассудка. Они взялись за руки и оттеснили толпу от схода с эскалаторов.

Я увидел это, когда еще бежал по ступенькам. Ступив на мраморный пол, почувствовал, как он уходит у меня из-под ног. Я поскользнулся и упал спиной на плиты. Ударился затылком — хорошо, шапка на мне была зимняя... Боли не было, а может, была, да я ее не почувствовал, как на фронте бывало. Я поднялся и понял, что поскользнулся на луже крови.

Люди вповалку лежали друг на друге, кто-то пытался ползти, кого-то оттаскивали. Мужчина с нелепо вывернутой, затянугой куда-то под ступени эскалатора ногой кричал от боли.

Пострадавших было намного больше, чем я ожидал. По эскалаторам уже спускались врачи с носилками наперевес, но их было мало, (носилок).

Через минуту, да, наверное, меньше, мы были у дверей склада Гражданской обороны.

— Есть... — пролепетал дежурный. — Но у меня нет ключа! Я не имею права...

— Ломайте! Как мы вынесли ту дверь—не помню. Носилок было много, целые штабеля...

У эскалаторов — все больше людей в белых халатах. Раненых и погибших клали на носилки и поднимали наверх. Мужчине со сломанной ногой сделали укол — прямо через штанину, и он затих.

Минут через десять меня вызвали наверх. Я побежал по ступенькам, чувствуя, как сердце колотится у самого горла. В вестибюле царила неразбериха, хотя народу было уже не так много. А на улице... Машины «Скорой помощи» не успевали вывозить пострадавших, и носилки ставили прямо на заснеженный асфальт. Кажется, я схватил кого-то из местного начальства за грудки и закричал: «Расстреляю!» Потом опомнился и приказал внести носилки в вестибюль. Мертвым все равно, а раненых нужно было чем-то укрыть, и я снова вышел наружу.

Люди, плотным кольцом окружившие павильон, стали стаскивать пальто и шубы...

— Спасибо! Спасибо! — говорил я. — Вы можете забрать одежду в больницах... Узнайте у врачей, в каких. — Но этого можно было и не говорить...

Подкатывали все новые машины «Скорой помощи» и «труповозки», и я вновь отправился вниз. Вокруг мужчины со сломанной ногой уже колдовали врачи. Вытащить ногу было невозможно. Хотели отпилить, напичкав несчастного болеутоляющими, но потом кто-то предложил вырезать автогеном часть металлической конструкции и все же попытаться сохранить человеку ногу... Жаль, не удалось. Ногу ему потом все равно ампутировали.

Позже мне говорили, что эвакуация раненых заняла не более 30 минут. Может быть.

Трагедия длилась 110 секунд. Весть о катастрофе разнеслась по городу мгновенно. «Вечерка» — чуть ли не единственная из газет — опубликовала лаконичное сообщение, в котором отмечалось, что «среди пассажиров имеются пострадавшие». Молва, подогретая «вражескими голосами», наводнила Москву сотнями трупов. Лишь через девять месяцев, на заседании Верховного суда РСФСР, было названо точное число жертв: 8 погибших и 30 раненых.

Расследование установило, что утром того дня машинист опробовал злополучный эскалатор с замером тормозного пути. Результаты оказались удовлетворительными. Но в декабре 1981 г. на всех эскалаторах «Авиамоторной» установили тормоза новой системы, мастер же производил регулировку по старой инструкции, так что все четыре эскалатора станции эксплуатировались фактически неисправными.

Более того, 40 новых эскалаторов Калининской, Калужско-Рижской и Горьковско-Замоскворецкой линий, изготовленные Ленинградским объединением «Эскалатор», имели серьезные конструктивные недостатки, и в конце концов Госгортехнадзор СССР запретил их выпуск. Но ведь надо было что-то делать с действующими! Их латали...

Где тонко, там и рвется! «Порвалось» на «Авиамоторной».

Мой отец, Юрий Владимирович Борисов, врач, умер 1989 году. Потом, когда я уже вернулся из армии, он никогда не рассказывал о той своей «работе» на станции «Авиамоторная», как никогда не рассказывал о партизанском отряде, куда попал четырнадцатилетним, о фронте, Кенигсберге и войне с японцами. Наверное, не хотел тревожить память.

От мамы я знал, что за то «дело» он был награжден почетной грамотой и, кажется, даже премией. Подозреваю, куда ушли эти деньги — пальто и шапку пришлось отдавать в химчистку. До конца кровь отчистить так и не смогли.